Так целая группа открыто промышлявших собой блудниц оберегали тайну юродивого, оказывавшего им трогательное участие.
34 и 35) В заключение видим сразу двух женщин: мать и дочь – в ужасном положении. У одной матери было двое детей, – сын и дочь. Сын не захотел работать для поддержания жизни матери и сестры, а покинул их и ушел в монахи. Он постригся и стал жить в монастыре очень строго. Старуха же осталась на руках одинокой дочери, которая никак не могла честным трудом заработать столько, чтобы прокормить и одеть себя и старуху. «От нищеты она поползнулася и впала в напасть в ограждении баннем» (то есть на банном дворе). В стране той, где это было, женщин строго карали за распутство, и эту девушку «взял князь» и «по закону хотяше убить ю». По строгости такого решения надо думать, что «напасть во ограждении баннем» заключалась в каком-нибудь особенном развратном деянии, за которое «по закону» полагалось убивать для устрашения других. Такие случаи бывали, но рассказывать о них неудобно. Мать осужденной на смерть девушки пришла к князю и просила его не казнить ее дочь, потому что после этого не будет кому напоить ее, старуху, водой. А если уже дочь за ее беззаконие нельзя помиловать, то старуха умоляла князя, чтобы повелел и ее саму тоже убить одновременно вместе с дочерью. Князь спросил:
– Разве у тебя нет больше детей?
– У меня есть сын, – отвечала старуха, – но он монах и не живет с нами.
– Пусть придет ко мне этот монах и поговорит о сестре, – сказал князь.
Старуха отправилась в монастырь к сыну, но она потрудилась напрасно: монах не пошел к князю говорить о сестре, а сказал еще:
– «Веру ими ми, мати, аще и тебя побиют с нею – аз и о том орудия не имам. Умрох бо миру».
Старуха пересказала это князю, и князь помиловал дочь старухи без разговора с монахом.
Этими тридцатью пятью женскими лицами представлено полное обозрение женских типов Пролога, как древнего житийного источника, отреченного церковною критикой, но до сих пор уважаемого русским простонародием. Держась самой сжатой краткости, мы имели целью показать, что в этом житийном сборнике женщины представлены отнюдь не так дурно, как это думают и утверждают люди, не потрудившиеся обозревать подобные сборники обстоятельно и беспристрастно. Если мы этого хоть мало достигли, то весьма тому радуемся.
...Обозрение это составлено по древле-печатному, переводному Прологу, редакция которого не соответствует тому, который издается после Петра Великого. Древле-печатный, переводной Пролог, содержащий в себе приводимые здесь «прилоги», не входит в круг церковных книг и не только не пользуется церковным авторитетом, но представляет книгу «отреченную», и сказанья его, по выражению Феофана Прокоповича, относятся к разряду «пустых, и смеху достойных басен». Интерес, им представляемый, есть собственно интерес литературный и исторический.
Нельзя не подивиться, как это сказание могло оставаться до сих пор незамеченным теми, которые держатся буквального понимания слов: «отсеки и брось»!
В те времена, к которым относится рассказ, крестильные обязанности соединены были для крещающего с довольно значительными трудами. В знаменитом «Учении двенадцати апостолов», открытом Бриением, встречаем следующее (см. перевод журнала Детская Помощь, М., 1885 г., № 8): «Что касается до омовения (по киевскому переводу „крещения“), то омывайте (киевск. „крестите“) так: наперед скажите тому, кого вы омываете, все, что тут сказано (о пути жизни и о пути смерти), и потом омывайте во имя Отца и Сына и Св. Духа, в воде проточной. Если же не имеешь проточной воды, то омывай в другой воде; если нет ни той, ни другой, то облей три раза водой голову. Пред омовением же пусть постится тот, которого будут омывать, и тот, который будет омывать, и другие, если могут». «Поп, учрежденный на крещение», прежде чем омывать крещаемую, имел обязанность поститься с ней и внушать ей: «берегись телесных и мирских побуждений, не прелюбодействуй, не распутничай, не умерщвляй младенца в утробе и рожденного не убивай, не сквернословь, не скверномысли и не озирайся на то, чего тебе не надо видеть; – это ведет к распутству» (стр. 426).