Легендарные характеры - Страница 9

Такого общего жалостного вопля художник не выдержал.

– Братья мои, – сказал он, – не укоряйте меня в том, что я мастерством моим произвожу из камней и из золота подобия созданных в природе творений. От этого нет никакого зла и сам я не сделался через то ни камнем, ни золотом, и скорбь ваша жжет мое сердце. Поверьте, что если бы для спасения вашего нужно вам было, чтоб я выколол себе второй глаз, то я бы это сделал сейчас же и не искал бы себе за то ни возмездья, ни славы; но повелеть горе, чтоб она двинулась с места и поверглась в Нил, я не могу, потому что я не верю, чтобы слабая вера моя на это годилась. Не себе, а всем вам, всем христианам, я боюсь сделать укор и учению Христа постыжденье, ибо не мне ту вменят неудачу, а его станут укорять безрассудно.

А те отвечали:

– Оставь, Зенон, оставь! И мы, и епископ, все тебе верим, что крепка твоя вера, и потому не медли, спеши прославить всеобщее упование на веру твою: помолись и повели горе идти с места?

Кривой златокузнец воздвигнул плечами и воскликнул:

– Всемогущий и Вечный Отец! Ты видишь скорби этих людей, которым ты дал уразуметь тебя через Ииcyса, отрока твоего! Перед тобою открыта бесконечность вселенной и все глубины бездны, но ты же видишь и терзание моего сердца, которое не может сносить слез моих братьев. Прости мне, что смею тебя умолять, – не постыди нас всех, оживившихся верою, и соверши невозможное, как возможное, ибо твоя есть сила и слава вовеки!

Все александрийские христиане повторили эту краткую молитву кривого художника и все сразу, поднявшись, запели псалом и пошли из города в смиренье толпой к горе Адеру, а впереди их шел, тихо молясь, их епископ.

О движении христиан в тот же час дали знать градоправителю, у которого в ту пору было много именитых гостей, и он, и все его гости захотели поехать к горе, где надеялись видеть, как будут смешны христиане. Градоправитель, в пурпуровой с золотом тоге, ехал впереди всех в колеснице, выложенной серебром и слоновою костью, с львиными головами на гайках, где колеса были привернуты к оси. Вороные кони его были прямые потомки коней фараона, их челки и остриженные гривы покрыты золотою тяжелою сеткой работы Зенона, поводья из золотистого желтого шелка с золотой бахромою. В других колесницах так же парадно ехали гости. К ним приставали по пути прохожие на убранных ослах и дорого стоивших белых верблюдах с пушистою шерстью. Пешие люди в большом изобилии их окружали несметной толпою. Явились крестьянки с кувшинами свежей воды и с корзинами фруктов. Толпа становилась все больше и больше, и все шутили и смеялись, ожидая, что когда гора не пойдет, то правитель даст знак отряду следовавших за ними воинов, и они сгонят христиан к Нилу и всех их помечут с берега в воду. Появились на старых ослах и закладчики с мешками монет и с таблицами, на которых писали заклады. Никто ни секина не хотел держать за то, что гора сдвинется, но держали за то: всех ли утопит правитель, или только немногих, а других отдаст в рабство.

Между тем христиане с епископом, не спеша, подошли к подошве горы, опять помолились и пошли обходить гору вокруг. Со смиренной молитвой они обошли «все основанье горы», и когда возвратились на то место, откуда начали обход, то епископ сказал кривому художнику, чтоб он еще помолился. И чуть художник преклонил колено, как над землей послышался гул, и гора Адер колыхнулась, как шапка на сонном феллахе.

Толпа горожан, забыв смех и заклады, шарахнулась назад и испугала коней и верблюдов; вышло смятение, колесницы одна зацепляла другую, верблюды зафыркали и подняли шеи, а ослы закричали и начали биться…

Напрасно трубили в рожок и напрасно кричал градоправитель: «Уймитесь, безумцы! Это не больше, как грохот колес или простой гул от волн Нила!»

Всякий чувствовал, что земля под ним колебалась, и заметили все, как кремнистые ребра горы впали, потом вдруг напряглись, вышли наружу и стали крошиться. Осколки острых кремней и песок сыпались вниз, и порой, как из пращи, разлетались в стороны с треском, внизу же необъятным пластом ползли оползни глины… Казалось, как будто разрушалось созданье горы, а расстояние, которое отделяло Адер от Нила, на виду у всех начало убавляться с обеих сторон, ибо вода в реке также шумела, билась на берег и затопляла пространство…

Тут не только те, которые были на месте, но все, кто оставался в Александрии, так испугались, что потеряли всякое обладанье собой; все бросились скорее вон из своих колебавшихся домов и устремились бегом к подножию Адера. Среди них, то мешаясь в толпе, то выдвигаясь вперед, шла в волнении Нефорис и говорила всем о своем поведении, и о стыде, и о страхе, которые испытывала она у Зенона, и этот Зенон теперь по ее вине погибает. На нее смотрели как на сумасшедшую. Где спокойно стояли одни христиане со своим епископом и кривым художником, – все те, которые пришли сюда с торжеством и насмешками, метались, рыдали и, хватаясь один за другого, друг друга отталкивали, чтобы не стать тяжелей от того, что другой человек держится, и не провалиться с ним вместе в трещины, которые, к вящему ужасу, стали обозначаться под оседавшею глиной.

Тогда прибежавшие александрийцы издали закричали христианам:

– Бесчинные люди! вот до чего довело нас милосердие, с которым мы вас терпели! Что вам за польза делать нам зло? Для чего вы ведете недвижную Адер-гору с ее вековечного места? Для чего хотите завалить нашу реку? Нил орошает все наши поля и дынные гряды; через его мерный разлив земля всех нас кормит, а вы хотите сделать так, чтобы гора запрудила сразу всю воду и чтобы Нил выступил вдруг и началось по всем полям и по дынным грядам потопление! О проклятый народ! о жестокие люди! И вы еще смеете уничтожать крокодилов! Нет людей хуже вас во вселенной! Вы злей гальских друидов и ваш бог – Аримана персидского злее!